Тим Бёртон. Интервью

В 1984 году Пол Рубенс (Paul Reubens) искал режиссера для фильма «Большое приключение Пи - Ви». И Рубенс, который 15 лет работал над концептуальным арт-проектом, отчаялся найти человека, которому он сможет доверить такую работу. Так что он решил поступить так, как делают в Лос-Анджелесе: он начал поиски на вечеринках. Один из гостей как раз недавно посмотрел «Франкенвини» 1984 года– мультяшный фильм Тима Бёртона (Tim Burton) о воскрешенной собаке.

У Тима Бёртона не было опыта работы с художественными фильмами, но эти двое сразу же нашли общий язык. На то время Бертону было всего лишь 25, он получил работу, и они с Рубенсом следили за тем, как их странный, но веселый фильм собрал в кассах более 40 миллионов долларов.
Теперь, чтобы найти работу, Бертону не нужно полагаться на вечеринки. На протяжении долгих 30 лет, что он провел за камерой, его фильмы не утратили фонтан эмоций – это тонкий баланс между грустью, юмором и ужасом, которые предают его работам некую готическую красоту и мистический сюрреализм. 51-летний режиссер написал, режиссировал и продюсировал более 20 картин. Между 1988 и 1996 он снял «Битлджус» (1988), «Бэтмен» (1989), «Эдвард руки-ножницы» (1990), «Бэтмен возвращается» (1992), «Кошмар перед Рождеством» (1993), «Эд Вуд» (1994), и «Марс атакует!» (1996). В этот же период он начал работать с Джонни Деппом (Johnny Depp), который снялся в семи фильмах режиссера – эта дружба изменила их обоих.

Тим Бёртон вырос в Калифорнии, и как он часто говорил, будучи ребенком, он нашел подлинную сущность повседневной жизни – родители, учителя, школа, завтрак – были для него намного страшнее чудищ из кинофильмов. Что такое собака-зомби по сравнению с такими реальными угрозами, как тупость и потери? Персонажи Бертона рождаются изгоями, находятся в вечных поисках своей сущности и, в некотором роде, уродуют сами себя. Его сказки заканчиваются немного грязнее, чем у Ганса Христиана Андерсона.
В прошлом ноябре Нью-Йоркский музей современного искусства отметил Бертона не только за его работу в кинематографе, но и как художника, выставив большую коллекцию картин – включая версии Jack Skellington, Edward Scissorhands, Sweeney Todd и Batman. Его следующий фильм, «Алиса в стране чудес» (Alice in Wonderland) – это захватывающие полу-анимационные приключения, где снялись Mia Wasikowska, Johnny Depp, Helena Bonham Carter (жена Бертона), Anne Hathaway и Crispin Glover.

Денни Эльфман (Danny Elfman), который писал музыку для работ Бертона со времен их работы над фильмом «Большое приключение Пи - Ви», недавно беседовал со знаменитым режиссером по поводу его карьеры художника и по поводу его реальных страхов.

Вопрос: Ладно, мы приступаем. Знайте, что вы можете приостановиться и снова продолжить, вы даже можете поменять свой ответ на вопрос, если вам не понравится то, что вы сказали. Вы можете сами предложить темы. Никакого давления.

Ответ: Я не буду ничего менять, пускай это будет поток сознания.

В.: Тогда давайте начнем с самого простого. Будучи ребенком, какой фильм и какой режиссер произвели на вас самое сильное впечатление?

О.: Ну, будучи большим фаном ужастиков, мне больше всего нравились фильмы компании Universal и японские научно-фантастические фильмы. А потом я увлекался итальянскими картинами, такими, как фильмы Марио Бава (Mario Bava).

В.: Какой фильм из всех просмотренных запомнился вам больше всего?

О.: «Black Sunday» (1960) Бавы произвел на меня неизгладимое впечатление. Помню, как-то в Лос-Анджелесе я посвятил все выходные просмотру ужастиков. После просмотра двух и более фильмов подряд вы входите в состояние, схожие на сон. И вот в три часа ночи я начал смотреть «Black Sunday». Было такое чувство, будто бы я нахожусь в своем подсознании, во сне, можно даже сказать, галлюцинирую. Думаю, я один из немногих фанов, кому нравиться дубляж иностранных фильмов. Мне нравятся дублированные фильмы Филлини или Бавы, так как это добавляет просмотру сюрреалистический характер. Я предпочитаю дубляж, потому что образы настолько сильны, что не хочется отвлекаться на титры.

В.: У вас были кошмары после просмотра ужастиков?

О.: У меня не было кошмаров от фильмов. Я помню, когда мне было 3, отец говорил, что я испугаюсь, но я никогда не боялся. Знаете, я гораздо больше боялся своей семьи и реальной жизни. Для меня было большим кошмаром, если кто-то заставлял мене идти в школу или завтракать. Я бы проснулся в холодном поту от этих проблем. Думаю, что фильмы, возможно, помогают разобраться в таких вещах и помогают чувствовать себя более комфортно. Я действительно испугался, когда первый раз посмотрел «The Exorcist» (1973), но у меня не было ночных кошмаров. Такие образы, как в «Black Sunday» остаются с вами. Я всегда ими восхищаюсь.

В.: Ваш ответ заставил меня вспомнить монстров нашего детства. Как, по вашему мнению, они выглядят на фоне современных чудищ?

О.: Что мне нравится в старых монстрах, так это то, что у них есть сильный образ. Я считаю, что много современных чудищ слишком назойливые. У них столько разных щупалец и еще Бог знает чего, что они теряют силу образа. Вы упускаете важный элемент, присутствие человеческого существа – как Борис Карлофф (Boris Karloff), который, в основном, играл монстров. Даже в «Creature From the Black Lagoon» (1954), когда актера скрывал сплошной костюм, вы чувствовали, что под ним находится человек. Думаю, это важно. Попытка создать персонажа с эмоциями это всегда интересное испытание. Это можно сделать и это нужно делать.

В.: Вы как-то сказали, что монстры обычно более искренние, чем люди вокруг них. Вы и сейчас продолжаете так считать?

О.: Да. Это как общество. Мы как бы приравниваем монстра к индивидууму, которого поглощает бюрократия. Раньше, даже в создании фильмов со студиями, мы могли вести дела с людьми как с личностями. Теперь мы имеем дело со смутной бюрократией, когда никто ни за что не отвечает, если появляются проблемы. (смеется) Думаю это только усугубляется с годами.

В.: Вижу, здесь определенно присутствует ностальгия по раннему кино. Некоторые старые фильмы действительно «цепляют», а другие – нет.

О.: Конечно, есть и такие фильмы, которые не производят позитивного впечатления. Но есть и те, которые мы действительно обожаем. Вероятно, развитие событий стало намного быстрее, но в старых фильмах повествование происходит медленно, оно постепенно пробирается в ваше сознание. Когда вы смотрите старые фильмы, вы не думаете о том, чтобы какой-то эпизод быстрее закончился.

В.: И поэтому нашим детям тяжело смотреть старые картины, ведь они ожидают увидеть повествование, которого не существует.

О.: Да, верно. Даже до того, как дети начинают осмысленно смотреть фильмы, они уже знакомы с видеоиграми и всем прочим, где сюжет развивается стремительно. Так что смысл медленного повествования уже исчез. Жаль, что так случилось, потому что в этих фильмах было что-то интроспективное, что давало возможность помечтать.

В.: Ребенком вы любили проводить время на кладбищах, не так ли? Догадываюсь, это из-за того, что там царит спокойствие и умиротворение. Такие походы помогали вам узнавать себя изнутри.

О.: Люди думают, что такие походы не есть нормальными, но на самом деле это очень захватывающе. В этом есть какая-то тайна, соприкосновение жизни и смерти там, где ты не должен находиться.

В.: Вы когда-нибудь – ну хоть чуточку – верили в призраков?

О.: Да. Я видел некоторые вещи и чувствовал их. И думаю, многие люди могут сказать то же самое, но они отмалчиваются. Я не хожу и не говорю о том, что меня похитил НЛО или о том, что я видел привидений.

В.: Вас настигало чувство преследования на кладбищах?

О.: Вы чувствуете энергию. Многие говорят о кладбищах как о горстке мертвых, что оно вызывает мурашки. Но для меня это энергия – не пугающая и не темная. В этом есть какой-то позитивный смысл. Как по мне, это правильное представление. Это торжество. Это веселье и забавы – свет и жизнь. Мы говорили об этом, когда делали «Corpse Bride» (2005). Конечно же, это все больше относится к обычаям празднования Дня всех умерших, так как он несет в себе много позитива.

В.: Когда-то давно мы посетили одну из комнат CTS Studios, где, по рассказам, обитал призрак ребенка. Вы помните? Все в студии говорили нам об этом, так что мы решили побыть немного в той комнате. И ничего не произошло. У вас когда-нибудь был опыт общения с призраками?

О.: Я был в одном отеле в Венеции, где, по слухам, являлось приведение.

В.: Вы задались целью посещать такие места?

О.: Думаю, сколько бы вы не пытались, у вас ничего не получится. Такие вещи происходят, когда ты открыт для такого, но не думаешь о них. Так что нет, у меня никогда не было сеанса.

В.: Я бы хотел спросить вас о Винсенте Прайсе (Vincent Price). Когда мы с вами познакомили, вы сказали, что он был вашим героем. А потом я увидел ваш короткий анимационный фильм «Vincent» (1982), на который вас вдохновил этот актер. Вы долго вынашивали эту идею?

О.: Вероятно, все началось с чувств от просмотра его фильмов. Я почувствовал, что связан с ним, и эта связь помогала мне идти по жизни. Я изложил свои мысли в форме, похожей на книгу сказок, и просто решил отправить свою работу Винсенту. Я даже не подозревал, что будет потом. Я думал, что он не обратит внимания на мои идеи, но ответ пришел довольно быстро, и, казалось, он меня понял. Я чувствовал себя превосходно. Он воспринимал меня не просто как фана, что было для меня очень важно. Тяжело сделать так, чтоб твои проекты работали, но еще тяжелее встретить своего кумира. Ты не знаешь, какой он на самом деле. Возможно, он полный засранец. Но Винсент Прайс был замечательным, и, несмотря на то, что фильм был коротким, он поддержал меня и помог его отснять. Это был мой первый опыт в мире кинематографа, и он оказался позитивным. Когда жизнь дает трещину, все что нужно сделать, это вспомнить такие моменты – сюрреалистические, особые моменты – и это станет для вас опорой. Узнать кого-то, похожего на Винсента Прайса, который был в кинобизнесе миллион лет, и увидеть, что он остался очень интересным и любознательным человеком – актер настолько увлекался искусством, что давал много художественных работ колледжу в восточном Лос-Анджелесе – это помогает держаться на плаву, когда ты совсем вымотанный.

В.: В школе искусств на вас снизошло прозрение, и вы перестали рисовать, как того требовали учителя. Что именно произошло?

О.: Это случилось на фермерском рынке. Мы пошли туда, чтобы рисовать портреты прохожих. Я просто сидел и в недоумении и пытался рисовать так, как меня учили. А потом я просто мысленно послал все к черту. И почувствовал, как мой разум взорвался, словно от наркотика. Такого со мной больше никогда не случалось. С того момента я начал рисовать по-другому. Я не рисовал лучше, я просто рисовал иначе. То, что произошло, освободило меня от художественных догм. Это напомнило мне о том, как рисуют дети. Все детские рисунки смотрятся отлично. Но в какой-то момент дети начинают рисовать лучше или перестают рисовать вообще. Все из-за того, что кто-то однажды сказал, что они не умеют рисовать - но это не значит, что они не могут. Я научился придерживаться своего собственного взгляда на вещи, и позволил ему развиваться. С тех пор я ждал, что подобное прозрение вернется, но этого пока не произошло. По крайней мере, это случилось однажды. (смеется) Все произошло в один момент, и рисунки сразу же изменились.

В.: Потом, как не странно, вы стали аниматором Disney. Хотя вы и не подходили под их шаблон, ваши таланты не остались незамеченными.

О.: Да, это был еще один странный период в моей жизни. Если бы что-то подобное произошло в другое время, меня бы, скорее всего, уволили. На тот момент у компании не было конкретных целей, и я был под крылом у великого аниматора Глена Кина (Glen Keane). Я был его ассистентом, и он пытался научить меня рисовать лисиц и других зверушек, но я был не пригодным для такой работы. В конце концов, и руководство это поняло, но вместо того, чтоб меня уволить, они давали мне другие проекты, так как им нравились мои рисунки. Это продолжалось год. А потом пару лет я рисовал там, где хотел. Но это был весьма созидательный период в моей жизни, ведь через несколько лет появились «The Nightmare Before Christmas» и «Vincent».

В.: Не знаю, или многие ваши фаны в курсе того, насколько вы увлечены рисованием и искусством. Когда я рассказываю, как начал писать музыку к фильму «The Nightmare Before Christmas», люди удивляются тому, что не было сценария. Вместо этого у нас была идея и серия рисунков.

О.: Вот почему я очень благодарен Музею современного искусства за его выставки. В них нет деления на категории: фильм, искусство, фотография и т.д. Они пытаются показать, что это - всего лишь процесс, и что есть много способов достижения желаемого. Думаю, что мы оба ненавидим деление на категории. Люди всегда пытаются поставить тебя в рамки, определить к чему-то одному. И каждый раз, когда ты что-то делаешь, ты сражаешься. Выставки в Музее современного искусства показывают, что разные подходы являются частями одного целого – идеи – и не важно, текст ли это, или рисунок, или музыка.

В.: Я бы хотел поговорить про еще один ваш скрытый талант – написание стихов и текстов. Когда я начал придумывать музыку к «The Nightmare Before Christmas», я был удивлен, что вы уже написали несколько отрывков, которые позже соединились в замечательные песни.

О.: Когда я был ребенком, мне очень нравился доктор Сьюсс (Dr. Seuss). В его работах чувствовались некая простота и лирика природы, что действительно меня поражало. Я всегда восхищался тем, с какой легкостью люди могут творить, хотя это очень сложная работа.

В.: Теперь давайте поговорим о периоде вашей жизни, когда вы работали над фильмом «Batman». Это был всего лишь ваш третий полнометражный фильм, так что вы все еще оставались новичком в этой области. У вас не было коммерческой хватки. А насколько я помню, размах было огромный. Бюджет, как на то время, тоже был огромный. Как вы справились со всем этим?

О.: Помогло то, что мы снимали фильм в Англии. В то время там происходило не так много событий. Там можно было действительно сосредоточиться на работе, не тратя время на ненужные разговоры. Хотя это и был многобюджетный проект, он держался вне всеобщего внимания.

В.: И вы были под защитой.

О.: Немного. Джек Николсон (Jack Nicholson) – настоящая звезда. Он очень меня защищал. У него много связей, и когда люди начинали досаждать мне повышенным вниманием, мешая работе, он использовал их, чтобы я мог спокойно творить. Вообще, он очень меня поддерживал.

В.: Мне всегда было интересно: вы взялись за «Edward Scissorhands» сразу же после выхода фильма «Batman» потому что хотели работать над более легким проектом?

О.: Возможно. Но самое странное то, что сделать малобюджетный фильм после «Batman» было очень тяжело. Все думали, что я буду снимать еще один «большой» фильм, но это было не так. Во Флориде мне даже хотели дать миллион долларов, потому что я снял «Batman». Так что мне пришлось от многого отстраниться, чтобы сделать фильм. И да, я был рад снова вернуться к маленьким проектам. Сейчас они стали еще хуже. Когда я работал над «Batman», то не слышал слова «франшиза». Его даже в словарях не было.

В.: Это точно. Насчет «Scissorhands», вы с самого начала поверили в Джонни Деппа. На тот момент он снимался лишь в сериале «21 Jump Street». Насколько я помню, вас даже заставляли взять на роль кого-то другого. Как вы смогли разглядеть в Джонни настоящий талант?

О.: Именно по этой причине. Познакомившись с ним, я понял, что его воспринимают как кумира молодежи, но на самом деле он не такой. Это две разные вещи – то, как его воспринимало общество и то, кем он есть в действительности. Он такой же, как и сам Эдвард: «Я не такой, как думают обо мне люди. Я кто-то еще».

В.: И вы сразу все поняли после встречи с ним?

О.: Конечно. Могу сказать, что он сразу же понял роль. Вы всегда чувствуете, если человек понимает динамику. Джонни не «Tiger Beat» (американский молодежный журнал), даже если весь мир его таким видит – как станицу в молодежном журнале. В нем скрыто много эмоций. И мне в какой-то мере грустно, когда такое происходит с людьми.

В.: Вы известны благодаря созданию невероятных декораций и образов, используя как можно меньше эффектов – может, за исключением «Mars Attacks!», и даже тогда люди прекрасно поняли ваших персонажей. И вот вышел фильм «Alice in Wonderland», который стал совсем другим. Каково было над ним работать?

О.: Этот фильм я создавал совсем не так как все остальные. Обычно я пытаюсь прочувствовать сцену, понять ее смысл. Это первое, что видит зритель. А теперь это будет последняя вещь, что вы увидите. Это как находится в самом фильме «Alice in Wonderland». Все полностью перепутано. Вы понимаете, что в конечном итоге фильм выйдет немного другим, чем он есть в процессе, так как при монтаже добавляется уйма элементов. Все образы у вас в голове, и на экране они могут выглядеть не так, как было задумано. Думаю, это тяжелая работа, потому что вы не сможете увидеть, каким получился кадр, пока не закончится съемочный процесс. Даже когда мы работали над «The Nightmare Before Christmas» или над «Corpse Bride», у нас сразу были готовые кадры. Так что можно было определить вышло ли так, как было задумано. А тут все совсем по-другому.

В.: Ну и давайте закончим наше интервью небольшими ассоциациями.

О.: Ой, это плохая идея.

В.: Возможно. (Бертон смеется) Каким было ваше представление реальность в детстве?

О.: Ну, это те вещи, которые мне всегда нравились. Многие говорят, что ужастики – это вымысел. Вымысел это или нет – он реален, если связан с вами. Это как сон. Вам сниться кошмар, какие-то сумасшедшие образы, но для вас он реален. Вы просыпаетесь в холодном поту. Поэтому я считаю, что люди упускают суть, пытаясь классифицировать нормальное и ненормальное или светлое и темное.

В.: Я помню, что вы мне сказали, когда боролись против присвоения рейтинга R(особам до 17 лет просмотр разрешается только в сопровождении взрослых) фильму «Batman Returns». Это было абсурдом, ведь в фильме не было никакого насилия. Вы сказали, что детей на самом деле пугает не монстры, а поведение их родителей, когда те возвращаются домой и опрокидывают мебели, потому что пьяны.

О.: Именно. Или когда тетка с огромными губами, накрашенными кроваво-красной помадой, собирается вас поцеловать прямо в лицо. Вот что страшно!

В.: (смеется) Ладно. Животные. Какую роль играют животные в вашем восприятии реальности?

О.: Ну, у меня есть пара собак.

В.: И енот.

О.: И енот тоже. Две собаки и енот могут пленить вас полностью. Как не грустно признавать, но это может быть ваша самая сильная привязанность. И это чистая любовь.

В.: Это странно.

О.: Люди обо мне такое часто говорили. (смеется) Хотя, при этом, хотели со мной познакомится.

В.: Добро и зло.

О.: Иногда в этом трудно определиться. Особенно, когда ты режиссер. Я сталкиваюсь с этим по много раз в день, и точно не уверен, где грань. Одно переходит в другое. Это шаткая позиция.

В.: У вас поменялось чувство реальности, когда появились дети?

О.: Возможно, я стал более приземленным, но в тоже время и более сюрреалистическим. И это здорово, потому что я смог заново соединиться с абстрактными чувствами. Понимаете, для художника очень важно помнить, что нужно видеть одни и те же вещи новым, возможно, странным способом. То, как дети воспринимают окружающий их мир, похоже на странную, перекрученную поэзию. А иногда и очень красивую. Они как бы дают моей фантазии разыграться, но в тоже время, держат в реальности. И это замечательно.

В.: Последний вопрос. Вы не обязаны на него отвечать – это личный вопрос. Меня всегда это интересовало, но я не спрашивал: почему меня наняли работать над «Pee-wee’s Big Adventure»? Ведь в этом нет никакого смысла, даже для меня.

О.: (смеется) Мы никогда про это не говорили, не так ли? Для меня это простой вопрос. Раньше я ходил в такие места как «У мадам Вонг», чтобы послушать, как играет ваша группа.

В.: Но это совсем не та музыка, что требуется для фильма.

О.: Но не для меня. Я всегда думал, что вы созданы для работы с фильмами. Меня очень привлекало то, что вы делаете. И потому, что я еще не сделал полнометражный фильм, я просто ответил на вашу работу. Было очень интересно общаться с кем-то, кто сделал намного больше для общего дела, чем я в тот момент.

В.: Ну, мы с Джонни Деппом вам задолжали.

О.: Как я и говорил, замечательно то, что я знаю вас дольше всех. Есть что-то захватывающее в том, что тебя с кем-то связывает много хорошего, и ты видишь, как они начинают работать над чем-то новым. А впереди нас ждет новое испытание, это точно.