Кира Муратова: "Режиссер должен снять фильм и заткнуться!"

В канун Рождества сводные брат и сестра, оставшиеся сиротами после смерти матери, отправляются на поиски своих отцов в большой город. Несмотря на всеобщую атмосферу праздника, их сказка оканчивается трагически — чуда не происходит. Картина «Мелодия для шарманки» Киры Муратовой — в минорном ключе: на квадратный сантиметр пленки — смертельная концентрация человеческого безразличия.

...«А был ли мальчик? Плюс-минус один мальчик. Кругом лютая зима…» — размышляет муратовская фея в исполнении Ренаты Литвиновой. Минус мальчик — в финале картины трое строителей найдут на чердаке окоченевшее детское тельце. Двое потеряют дар речи, а третий будет долго икать над бездыханным рождественским «сюрпризом».

У одного из моих учителей журналистского мастерства был своеобразный подход к усвоению материала. Он считал, что если студента хорошенько треснуть по голове, он навсегда запомнит лекцию: подзатыльник — лучшее средство. Быть может, эта икота — тот самый подзатыльник. Вдруг зритель так и не поймет, что же произошло…

— Кира Георгиевна, вы решили таким образом усилить финал картины?

— Как его можно усилить, елки-палки?! Умирает ребенок! Разве икание может усилить эту трагедию? Такова нервная реакция персонажа: у кого-то из носу идет кровь, кто-то теряет сознание, хохочет или икает. Нервничая, люди по-разному реагируют на труп ребенка.

«Мечтаю снять немое кино. Но не умею»

— События двух ваших последних фильмов — «Мелодия для шарманки» и «Два в одном» — развиваются на Новый год и Рождество…

— Ну да. Точно.

— Случайно?

— Конечно, случайно! Абсолютно.

— Считаете, в праздники люди должны быть более человечными?

— Лучше в будни.

— Насколько вам близка музыка Земфиры? В «Мелодии…» вы используете пять песен из ее последнего альбома.

— Вот я не понимаю такие вопросы! Я ее ис-поль-зу-ю, значит, она мне близк-а-а-а-а-а, соответственно — кажется созвучной или контрастирующей с какими-то мотивами фильма. Что тут непонятного?! Да! Я подтверждаю, что дважды два — четыре. Хотите сорок восемь? Давайте так! Как это — насколько близка?!! В чем измерить: в килограммах, граммах, метрах?! Что означают такие вопросы?

— Обычно в ваших фильмах звучит не настолько современная музыка.

— Мне вообще все эти интервью стали казаться идиотизмом! На самом деле критики и журналисты должны просто посмотреть фильм. А человеку, который его создал, нужно вести себя так: ЗАТКНУТЬСЯ!!! Понимаете? Он уже сказал все, что хотел! Разными языками: словесным, изобразительным, музыкальным — кино, как известно, синтетическое искусство. А режиссера начинают спрашивать: «А вот этим что вы хотели сказать?», «А вам нравится такая-то музыка?», «А как вам кажется, этот персонаж лучше того персонажа?» Ну не понимаю я ваших вопросов! Вернее, настолько их понимаю, что приходится задуматься: вы смотрели фильм или нет? Там все сказано! Вы можете говорить: «А мне не нравится, как вы сказали», «Плохой фильм, я не согласна», «Дурацкий». И все!

— Если вам так хочется молчать, может, стоит попробовать себя в немом кино?

— На самом деле я его обожаю! Это мой недостижимый идеал. Я мечтала бы снять немое кино, но не умею. Правда, не думаю, что сегодня оно было бы популярным. Сейчас даже пантомиму не очень любят (а я от нее без ума). Пантомима — великое искусство. Да и классический балет как бы отходит куда-то. Ну надо же…

«Иногда мне мешают годы»

Муратова несколько раз переносила киевскую презентацию своего нового фильма, а когда, наконец, пожаловала аккурат в день всеукраинской премьеры, «Новой» выпала честь первой беседовать с ней. Начало разговора не оставило сомнений, что Кира Георгиевна не только режиссер своеобразный, но и человек. На странные вопросы ведь тоже разная реакция бывает: кто-то икает, а кто-то теряет сознание или кричит. Особенно люди, которые долгое время прожили в Одессе, как Муратова. Поэтому после пары искренних эмоциональных ответов пришлось сделать небольшую паузу (часика на полтора), чтобы оценить юмор.

— Кино принято считать демократичным искусством, вы же называете его грубым…

— Конечно, это грубое искусство! Чтобы фильм окупился, необходимо, чтобы билеты приобрело огромное количество народу — это во-первых. А во-вторых, режиссерская работа очень груба. Она предполагает жесткость — без нее не обойтись. Понятно, если человек сидит дома, наедине с собой, и творит на бумаге или на компьютере — все будет зависеть только от него. Он что захочет, то и напишет. Будет грубым или нежным — тогда произведение получится абсолютно подобным автору. Ничто и никто не будет соучаствовать, сопутствовать или мешать. А кино — синтетика. В завершенном фильме есть все: изображение, звук, музыка, актерская игра. Каждый актер — со своим миром и капризом.

— Что сопутствует и мешает во время съемочного процесса вам?

— Сейчас мне ничто не мешает. Иногда — годы! И холод не люблю. Больше ничего. Деньги всегда давались (кинокомпания SOTA Cinema Group на «Шарманку» не поскупилась. — Авт.). Все помогали. Но кинопроцесс, в принципе, строится на сопромате. Знаете, что это? Термин из другой области, физики и инженерии — сопротивление материалов. Материал бывает живым и неживым. Кино, как правило, противится и создает неудобства — к примеру, погода во время натурных съемок или место действия. Я хочу снимать это помещение, думаю: здесь посадим двух актеров, они будут разговаривать за этим столиком. А оператор кричит: «Темно! Я не могу здесь их осветить!» Пересаживаем в другой угол. А там, оказывается, ни столик, ни стулья режиссеру не нравятся. Приходится начинать поиски заново. (Это я вам просто объясняю.)

Или, допустим, запланировали снимать на натуре. Место выбрали давным-давно, приехали в назначенный день — оказывается, там вырыли яму. Другое место быстро не найдешь. Начинаешь применяться к этой яме: а может быть, яма — это очень хорошо. Может, это нам помогает — говорю: давай ты станешь с этой стороны, он — с той, а вы вообще — залезьте в яму! Будет гораздо лучше, чем без ямы! Как хорошо, что они ее вырыли!!! Понимаете? Все живое! Царапается и сопротивляется. Иногда тем самым помогая. Как говорил Гоген: «Хорошо, что в жизни художника присутствует страдание. Оно обостряет гений». Но его не должно быть слишком много, иначе просто убьет.

В «Мелодии для шарманки» действительно есть одна сцена на вокзале, когда обиженный маленький актер прячется от своей киношной сестренки в яме. Примирение героев получилось очень трогательным как раз благодаря находчивости Муратовой. Хотя, может, она вовсе не про эту яму говорила.

— Режиссура отчасти — губительное дело. Не позволяете себе быть наивной?

— Я вообще как… на Привозе стою. (Смеется.) По сути, я наивна. Вот прихожу, а все говорят с одесским акцентом, так что тоже начинаю разговаривать на этом языке — подлаживаться.

— Вообще, Кира Муратова в кино — это как Тимошенко в политике (мужик).

— Да?! Может быть. Но проводить такие поверхностно-разговорные параллели между собой и другими живыми существами как раз и было бы ужасно грубо с моей стороны. У нее своя жизнь, у меня — своя. Не люблю я этот оскорбительный стиль. Не умею никому себя уподоблять — ни Тимошенко, ни кому-то другому. Вообще, по жизни я совсем не грубый человек: хорошо воспитана, вежлива. Это в кино, в процессе работы, приходится иногда быть даже жестокой, не только грубой. Иначе кино не получится. Или просто не успеем снять.

«Мои ассистентки ни черта не понимают»

— Где-то упоминалось о том, что у вас недостаточно раннее эстетическое воспитание. С чего оно начиналось?

— У меня был чудесный педагог — Сергей Аполлинариевич Герасимов, во ВГИКе. Ему я обязана своей профессией — не всеми ее сторонами, но очень многими. Скажем, любовью к интонации, к тому, как люди разговаривают. Я слушаю, чувствую слово (и люблю этим заниматься). К примеру, он не интересовался визуальным аспектом кадра или костюмом настолько, как впоследствии это заинтересовало меня, но изначальный толчок и эстетическое воспитание как кинорежиссера дал мне именно он. Сергей Герасимов — режиссер, а также гениальный педагог.

— Что для вас самое ценное в картинке?

— Выразительность, она же красота. Вообще, красота — очень сложное понятие. Иногда невозможно провести грань между этими двумя понятиями. Это некое соответствие формы и содержания, которое тебе может казаться прекрасным, а кто-то посмотрит и скажет: «Да ты что! Это же уродство!» И ты не сможешь ему ничего возразить.

— Вам часто возражают?

— Меня окружают очень разные люди. Со многими работаем вместе из фильма в фильм. При этом у меня есть ассистентки, которые ни черта не понимают и не любят мое кино. Но они просто необходимы мне в процессе, потому что какую-то часть работы выполняют с гораздо большим пониманием и умением, чем, скажем, какая-нибудь критикесса, которая придет на готовое и станет анализировать мой фильм, разберет его по косточкам, при этом абсолютно не понимая самого процесса его создания — физически. Кино — очень физическая вещь. Оно не пишется в отдельной комнате. Это живой процесс с участием многих людей. Кто-то совершено не понимает, о чем я снимаю, зато хорошо знает и выполняет свой кусок работы — мне нужны такие люди.

Это мы знали:

• Родилась 5 ноября 1934 г. в бессарабском городке Сороки (Молдова).

• Известна по фильмам «Короткие встречи», «Астенический синдром», «Настройщик», «Два в одном».

• Открыла актерские таланты Владимира Высоцкого, Нины Руслановой и Ренаты Литвиновой.

Этого мы не знали:

• Мечтает снять в своем фильме Земфиру Рамазанову. Ради этого готова играть на барабанах в группе уфимской певицы.

• Терпеть не может ночные съемки и шум машинки, вырабатывающей искусственный снег.

Интервью: Юлия Бойко, газета «Новая»