Теренс Дэвис. Интервью

Теренс Дэвис родился в Ливерпуле в 1945 году. Современник Дерека Джармена, Питера Гринуэя и Салли Поттер, вместе с ними он начал кинематографическую карьеру под крылом Британского киноинститута, сняв свою первую полуавтобиографическую короткометражку "Дети" (Children, 1976). В Национальной киношколе он снял "Мадонну с младенцем" (Madonna and Child, 1980), а затем третий короткометражный фильм "Смерть и преображение" (Death and Transfiguration, 1983). Эти три ленты в 1984 году были объединены в "Трилогию Теренса Дэвиса" (The Terence Davies Trilogy, 1984), которая ещё до выхода на экран фильмов "Далёкие голоса, застывшие жизни" (Distant Voices Still Lives, 1988) и "Конец долгого дня" (The Long Day Closes, 1992) утвердила Дэвиса в статусе выдающегося мастера кино и одного из лучших режиссёров современности.

Нина Цыркун. Ваши фильмы — воспоминание о прошлом, своеобразный «Амаркорд», рассказ, который ведется от лица очевидца, остающегося за кадром, но в памяти которого хранится чувственный отпечаток ушедших лет с их ароматом, с их болью. Время и место зафиксированы очень точно. Ваш лирический герой — это вы сами, очевидец, продолжающий глядеть в прошлое глазами ребенка, хотя и умудренного жизнью. Насколько много личного опыта вложено в ваше кино?

Теренс Дэвис. Я родился после войны, но в еще военном 1945 году. И в детстве много слышал о войне от матери и сестер — они рассказывали о бомбардировках, о том, как однажды их едва не убило. Вторая мировая война стала для Англии последней великой катастрофой и в то же время последней эпохой, когда нация ощущала свое величие. Мне повезло — у меня прекрасная эмоциональная память, и то, что я слышал в детстве, навсегда запало мне в душу, сформировало меня и до сих пор во мне живо. Истории, слышанные от близких, и окружавший меня мир сформировали меня в равной степени, но мне всегда хотелось соединить одно с другим, воссоздать все вместе как целостный мир. У моих фильмов документальная основа, и я отнюдь не считаю, что это сушит их или даже убивает; напротив, это помогает оживить прошлое. Оживить, например, страдания моей матери. Прошлое нельзя отредактировать, его надо принимать таким, каким оно было. В этом, в сущности, состоит урок, который оставил нам Чехов, когда писал, что жизнь людей состоит из того, как они едят, пьют, носят пиджаки и так далее.

Память — неисчерпаемый источник эмоциональных впечатлений. В сущности, я до сих пор живу тем и переживаю то, что произошло со мной между семью и одиннадцатью годами. Мой отец был психически неуравновешенным человеком, истязавшим мою мать, он долго и мучительно умирал. Два долгих года. В школе, где я учился, все было пропитано насилием, в том числе религиозным, и я помню, как часами молился, стоя на коленях — так что до крови стирал коленки, — думал, что если я буду хорошим католиком, Бог смилостивится надо мной. Но когда мне исполнилось двадцать два года, Бог умер. Меня охватило чувство покинутости. Я понял, что меня ничто не поддерживает. Если есть Бог, то почему люди так много страдают? Но странным образом в этом безропотном отчаянном страдании мне открылась поэзия повседневности, которую так хорошо описывал Чехов.

Я — сумма моих неврозов, корень которых в детстве. Мне от них не избавиться до конца дней. С годами страхи мои ослабевают, и может быть, когда-нибудь я смогу уже довольно спокойно оглядываться на прошлое, но пока я этой стадии не достиг. Прошлое довлеет надо мной, оно столь могущественно, что я боюсь настоящего. Боюсь жизни.

Нина Цыркун. 50-е годы — эпоха радио. Радио — не просто фон, это как бы действующее лицо вашего кино.

Теренс Дэвис. Радио играло в Англии огромную роль. Три канала Би-Би-Си были своеобразной мантрой. Я просыпался в 7 утра от радиоголосов. И второе главное звуковое впечатление — песни из американских мюзиклов, которые пели мои сестры.

После смерти отца я открыл для себя кино. Я стал ходить в него семь дней в неделю. Первым фильмом, который я увидел, был «Пение под дождем». Я пришел в восторг.

Сегодня кино в упадке — всем заправляет телевидение. Англия гордится «лучшим в мире телевидением». В результате мы получили «телевизионное поколение», которое приучено слушать, а не видеть, потому что телевидение все время что-то рассказывает. А кино — это эмоциональное путешествие. Главное ведь не то, что люди говорят, а то, что и как они делают. Кино — это не «история», а именно эмоциональное путешествие.

Нам не повезло, что у нас один язык с американцами, которые превращают кино в «Макдоналдс». А это не питательная еда, это эрзац. Кроме того, американизация убивает наши традиции. Ведь такие фильмы, как «Убийцы леди» или «Добрые сердца и короны», могли появиться только в Англии. Когда у нас хватит мужества, чтобы сказать, что мы — Англия, а не Америка, тогда восстановится и традиция. Важно ведь всегда оставаться верным себе. Делать свое дело так хорошо, как только можешь. Нельзя не иметь в виду память и историю страны. Именно поэтому произведения Малера, Брукнера или Куросавы с годами делаются все лучше и лучше. Верность себе предполагает верность материалу, из которого ты создан, который тебя сформировал. Именно поэтому я никогда не вольюсь в мейнстрим. У меня попросту нет к этому таланта. Может, мне и хотелось бы снять «Мужской стриптиз», но у меня не получится.

Впрочем, большинство людей все же предпочитают, чтобы их кормили историями, которые не надо осмыслять. А мне важна неоднозначность, двусмысленность — как в музыке, например, у моего любимого Брукнера, особенно в его Пятой симфонии, где вы следите за несколькими темами, которые все сходятся в финале. И кино должно запоминаться не началом-серединой-концом, а множеством переплетающихся тем, их схождением. Как и сама жизнь, в которой все переплетено и не ясно, где конец, а где начало, которая вся есть поток сознания в духе Пруста или Метерлинка. Если же кино не таково, то не стоит на него и идти.

Нина Цыркун. Одно из проявлений национальной кинотрадиции в вашем кино — особый мягкий колорит, патина времени, словно оседающая на изображении…

Теренс Дэвис. Форму определяет содержание и наоборот. Иногда все заявляется движением камеры, иногда музыкой. В любом случае я заранее знаю, что буду делать и как. В фильме «Закат долгого дня» сначала звучит песня, потом идет панорама — это сама жизнь в ее повседневности. Я делал раскадровку, раскладывая на полу огромные листы бумаги, чтобы уместить все, что хотел охватить камерой. Кино — вечное настоящее; между кадрами рождается третий смысл — и это меня завораживает. Как завораживает и сама тайна времени, которое непрерывно течет, убегает, а где ты сам?

Нина Цыркун. Многие обратили внимание на то, что ваше кино, если использовать синонимы, не столько movies, то есть движущиеся картинки, сколько pictures — картины.

Теренс Дэвис. Мое видение кадров, если можно так выразиться, «католическое». Мои детские воспоминания связаны с церковью, с тем, как смотришь на алтарь — вперед и слегка вверх. Так я и строю кадр, это происходит неосознанно. Я довольно поздно познакомился с живописью, стал ходить в галереи (зато теперь делаю это часто), но моя привычка кадрировать, выбирать точку съемки сформировалась в детстве.

Нина Цыркун. А что, по-вашему, «английскость», которая в нашем понимании прежде всего сдержанность, аристократизм, эксцентричность?

Теренс Дэвис. Это очень трудно определить, как, наверное, и «русскость». Англичане действительно очень замкнуты, сдержанны и ироничны. Вежливы. Как, впрочем, чеховские герои. За этой сдержанностью, за недосказанностью скрывается страстность, которая разрывает сердце. Так разрывала мне сердце постановка «Дяди Вани», которую я недавно видел. И еще англичанам свойственно чувство юмора.

Нина Цыркун. А эксцентризм?

Теренс Дэвис. Да, и одно из лучших его проявлений — спорт. Мы — большие мастера придумывать разные виды спорта. Мы изобретаем их, выпускаем в мир, они становятся всеобщим достоянием, а мы изобретаем новые.

А на все времена остается любовь. Я понял это совсем недавно. Благодаря ей мы побеждаем горечь существования. Гнев разрушает, а любовь спасает.

Нина Цыркун. Вы постоянно ссылаетесь на Чехова. Не хотели бы вы его экранизировать?

Теренс Дэвис. Ну что вы, я бы никогда на это не решился.

Нина Цыркун. Вы не только режиссер, но и писатель…

Теренс Дэвис. Я написал один роман и выпустил сборник рассказов. Но начинал как актер. Учился в драматической школе. Мой первый сценарий «Трилогия» отклоняли все, к кому я обращался, пока я не пришел в Британский киноинститут. Мне сказали: мы согласны принять ваш сценарий, если вы снимете его сами и за восемь тысяч фунтов стерлингов. Я был в ужасе. Но мне уже было тридцать пять лет — с одной стороны, довольно поздно для дебютанта, а с другой — отступать уже некуда. Я попробовал… Так или иначе, мне пока удается оставаться самим собой, а как кто-то правильно заметил, лучше быть неудачником, рассказывая свои истории, чем с успехом пересказывать чужие.

1998, июнь, Сочи

Источник: kinoart.ru